        |
М. Ю. Лермонтов, Н.А. Некрасов
С легкой руки М. Ю. Лермонтова романтический демон,
обладающий властью над всем миром, но одинокий и страдающий, прочно вошел в
русскую поэзию, музыку, живопись. Такой интерпретации нечисти не было, да не
могло быть в фольклоре. Это сугубо литературные образы, основанные отчасти
на западноевропейской литературе, «подсказанные» библейскими сюжетами,
ставшие почти что поэтическим штампом после широкого их применения в
творчестве романтиков.
 |
|
Полежаевский «демон вдохновения» странным образом напоминает пушкинского
«Пророка»: «знакомец чудный», посетивший поэта, явившийся, «как тихий сон
могил», сначала осеняет его своими «волшебными крыльями», затем, согласно
строкам самого Полежаева: |
И он бесплодными устами
К моим бесчувственным приник,
И своенравным вдохновеньем
Душа зажглась с исступленьем…
Для
Н.А. Некрасова «демон бессонных ночей» одновременно и « старый мучитель и
учитель», к которому взывает находящийся в разладе с самим собой поэт
(«Демону» 1855).
Цветаевский демон — князь тьмы — прежде всего демонический любовник,
желанный и недоступный, виновник безответного чувства.
До вселенских и надисторических масштабов расширено понятие
бесовства и демонизма в стихах М. Волошина 1910—1920-х гг.
Войны и
революции, потрясшие Россию, воспринимались им как проявление дикой,
неукротимой стихии, свойственной человечеству с глубокой древности, со
времен его «звериного» существования, а особенно страшно реализующейся в
русском бунте.
Бердяевские «духи русской революции», порожденные все той же «вечно
гоголевской Россией харь и морд», сродни волошинским «Демонам глухонемым» ,
вырвавшимся наружу и растоптавшим чувство совести и святости, столь же
присущее (по закону полярности) русскому характеру и с той же силой и
рвением проявляющееся в иных условиях.
В художественных произведениях нередко обыгрывались ходячие выражения,
когда-то вызванные к жизни верой в существование чертовщины. Приведу цитату
из книги В. М. Мокиенко «Образы русской речи», где говорится о выражении
«мелким бесом». Народная фантазия перенесла на мир чертей многие
характеристики человеческого общества, разработав целую систему
иерархических отношений, «чертовскую» табель о рангах, в соответствии с
которой «чем мельче бес, тем услужливее и угодливее он должен вести себя».
|
|
 |
Русские писатели при этом не забывают и о прямом значении
этого оборота. Именно на него намекает II. В. Гоголь, совместивший прямое, и
переносное значение в описании ,,чертовщины”: ,, Тут черт, подъехавши мелким
бесом, подхватил [ведьму] под руку и пустился нашептывать на ухо то самое,
что обыкновенно нашептывается всякому женскому роду” (,,Ночь перед
Рождеством» ) Как видим, черту, чтобы обольстить ведьму, пришлось
прикинуться бесом помельче. Судя по летописным миниатюрам, это вполне
логично: ведь чем мельче бес, тем он беззаботнее в беспечнее, тем более
падок на ,,гудьбу” [музыку] в бесовские пляски, которые так по сердцу
ведьмам . Не учитывая языковых и литературных интерпретаций этого
широко-употребительного оборота, невозможно понять и роман Ф. Сологуба
«Мелкий бес».
 |
|
Словарь со всей очевидностью показывает, насколько сильна
была, да и остается сегодня, вера русского человека в мир
нежити. Как подробно о красочно представлен этот мир в крестьянском
сознании, сколь важное место отведено ему в устном традиционном
творчестве и обрядовой практике ваших предков. Сколь велика сила
традиции, если и сегодня все еще бытуют эти представления и можно
услышать и записать немало быличек, страшных историй,
анекдотов про нечистиков всех мастей и видов. |
 |
Влияние славянской мифологии
на творчество писателей |
 |
 |
 |
|








|