          |
Н.С.Лесков, В.И.Даль
Постоянным
состоянием Н.С.Лескова, как утверждает превосходный знаток и исследователь
его творчества А.А.Горелов, было «этнографическое внимание к жизни»,
удовлетворявшее потребности познания России, что выражалось «в
соприкосновении с возможно большим числом лиц, событий, явлений» и
насыщении прозы фольклорным материалом.
Достаточно пролистать роман
«На ножах» (1871г.), чтобы убедиться, насколько полны и точны знания
писателя о русской нечисти (мужики рассуждают о коровьей
смерти, кикиморе, кощее, лихорадках, холере, огненном змее, лешем и
др.), о ее способностях «оборачиваться», т.е. принимать вид
разных существ, притом что сама она лишена лица («лежать - у
нее лица нет, <…> у нее облик»). Обыгрывая народные суеверия, Лесков
создает обобщенный образ той части интеллигенции, которая и
есть, по мысли писателя, настоящая нечисть. |
|
 |
Главная черта нежити-умение
«скидываться» - становится в романе главным художественным приемом в
обрисовке обитателей барского дома, скрывающих под личиной благородных,
образованных людей подлинную суть нежити.
Такого рода
художественного использования народной демонологии в русской литературе не
очень много, зато огромное количество описаний нечисти, излагаемых, как
правило, персонажами – представителями простонародья, потому и совершенно
достоверных, подчеркнутых «из первых рук».
Отношение писателей, поэтов, критиков к этому
пласту народной культуры было отнюдь не одинаковым.
 |
|
Кто-то откровенно умилялся
детскости, наивности народного сознания, сохранившего цельный
взгляд на мир и древние, языческие представления. К примеру,
И.А.Бунин, находясь уже в эмиграции и испытывая острое чувство
ностальгии, с упоением вспоминал и воспроизводил в коротких
рассказах – зарисовках когда-то слышанные им разговоры о
трясавице («Старуха»), дьявольских конях, у которых
«глаза ярые, ноздри раскалились, насквозь светятся, <…> а нога
– то человечья, голая, белая!» («Коренной») и пр.Кто-то сожалел о
том, что образованное общество утратило подобное мировоззрение и
потому перестало понимать собственный народ. Еще в конце
1820-х гг. автор популярных фантастических повестей («Оборотень»,
«Кикимора» и др.) О. Сомов полагал, что обрисовка быта русской
деревни, в котором суеверия занимают видное место, интересна и
значима не только с точки зрения нахождения необычных образов,
мотивов, сюжетов, но и для проникновения в особый
нравственно-психологический склад крестьян. |
Во вступлении к очерку «О
поверьях, суевериях и предрассудках русского народа» В.Даль писал: «…если и
смотреть на поверья народа вообще как на суеверие, то они не менее того
заслуживают нашего внимания, как значительная частица народной жизни; это
путы, кои человек надел на себя – по своей ли вине или по необходимости, по
большому уму или по глупости,- но в коих он должен жить и умереть, если не
может стряхнуть их и быть свободным. Но где и когда можно или должно сделать
то и другое, -этого нельзя определить, не разобрав во всей подробности
смысла, источника, значения и силы каждого поверья. И самому глупому и
вредному суеверию нельзя противодействовать, если не знаешь его и не знаком
с духом и с бытом народа». Согласитесь, слова эти не потеряли актуальности и
в наше время.
Пропасть
непонимания, разделяющая народ и образованное общество, особенно угнетала
литераторов второй половины прошедшего столетия, и произведения из
простонародного быта нередко рассматривались, как одна из возможностей
преодолеть это непонимание, как первая ступень в процессе приобщения народа
к современным достижениям науки, техники, искусства. Через познание
крестьянской России к ее просвещению – такую цель ставили перед собой лучшие
русские интеллигенты, верившие в благородную миссию «хождения в народ».
В начале ХХ
в. А.И.Куприн обращал внимание людей своего круга на то, что «у народа своя
медицина, своя поэзия, своя житейская мудрость, свой великолепный язык» и
отказываться от всего этого, пренебрегать или огульно ругать – значит
обделять самих себя, наносить непоправимый ущерб национальной культуре.
 |
|
Глеб
Успенский не переставал удивляться, каким образом сочетается в крестьянине
великолепное знание природы, наблюдательность, ум, практицизм и «густая
сеть предрассудков», дикое невежество. Почему крестьянин одновременно верит
и в черта, и в Бога, а молитва его напоминает заговор или кощунствующую
пародию: «...Верую в Единого Бога Отца <…> и в небо и в землю.
Видимо-невидимо, слышимо-неслышимо. Припонтистился еси, распилатился еси…».
А дальше уж Бог знает что было. Кончалось «Верую» так: «от лукавого:
Аминь!». |
Сходные
вопросы занимали Л.А.Мея в его «Лесных диковинках» (1859).Мастерски
передавая рассказ извозчика, выходца из вологодской деревни, о лешачихах,
парильщике (род баенника), которыми тот гордится как своеобразными
достопримечательностями родных усть-южских лесов, писатель неожиданно
прерывает разглагольствования своего собеседника его же фразой: «Ведь нам
теперь лучше бы по Невскому, да с Владимирской по Стремянному», что выдает в
извозчике знатока Петербурга, где он давно живет, и одновременно показывает,
что столица никоим образом не переделала вчерашнего крестьянина, даже
отслужившего срок в солдатах.
С.Каронин
(Н.Е.Петропавловский) включает в повесть «Мой мир» (1888) былинки мельника
Филата, слывущего в народе колдуном. Филат рассказывает о проделках чертей
на мельнице и в речном омуте и о своей борьбе с ними.
Интеллигентному герою
трудно понять, почему мельник, будучи солдатом и участвуя в военных
действиях, не боялся пуль, а здесь боится «каких-то пакостников».Стараясь
вникнуть в ход мыслей Филата, писатель приходит к выводу, что крестьянин по
убеждениям своим – «неисправимый фашист», что он «насквозь проникнут
тайнами окружающего» и во всем чувствует непонятную силу. «Темные
силы, владевшие деревенской жизнью»,считает С.Каронин, сковывают
мысль и энергию крестьян и, что не менее важно, оказывают влияние на
всякого человека, окунувшегося в эту жизнь. |
|
 |
Власть суеверий – мощная сила, ведь герой, от имени которого
ведется повествование, замечает, что под воздействием разговора с извозчиком
и сам стал чего-то бояться.
 |
Влияние славянской мифологии
на творчество писателей |
 |
 |
 |
|








|