М. Ю. Лермонтов, Н.А. Некрасов

 

 С легкой руки М. Ю. Лермонтова романтический демон, обладающий властью над всем миром, но одинокий и страдающий, прочно вошел в русскую поэзию, музыку, живопись. Такой интерпретации нечисти не было, да не могло быть в фольклоре. Это сугубо литературные образы, основанные отчасти на западноевропейской литературе, «подсказанные» библейскими сюжетами, ставшие почти что поэтическим штампом после широкого их применения в творчестве романтиков.

  Полежаевский «демон вдохновения» странным образом напоминает пушкинского «Пророка»: «знакомец чудный», посетивший поэта, явившийся, «как тихий сон могил», сначала осеняет его своими «волшебными крыльями», затем, согласно строкам самого Полежаева:


И он бесплодными устами

К моим бесчувственным приник,

И своенравным вдохновеньем

Душа зажглась с исступленьем…

 

      Для Н.А. Некрасова «демон бессонных ночей» одновременно и « старый мучитель и учитель», к которому взывает находящийся в разладе с самим собой поэт («Демону» 1855).
Цветаевский демон — князь тьмы — прежде всего демонический любовник, желанный и недоступный, виновник безответного чувства.

 

До вселенских и надисторических масштабов расширено понятие бесовства и демонизма в стихах М. Волошина 1910—1920-х гг.

Войны и революции, потрясшие Россию, воспринимались им как проявление дикой, неукротимой стихии, свойственной человечеству с глубокой древности, со времен его «звериного» существования, а особенно страшно реализующейся в русском бунте.

 

 Бердяевские «духи русской революции», порожденные все той же «вечно гоголевской Россией харь и морд», сродни волошинским «Демонам глухонемым» , вырвавшимся наружу и растоптавшим чувство совести и святости, столь же присущее (по закону полярности) русскому характеру и с той же силой и рвением проявляющееся в иных условиях.


     В художественных произведениях нередко обыгрывались ходячие выражения, когда-то вызванные к жизни верой в существование чертовщины. Приведу цитату из книги В. М. Мокиенко «Образы русской речи», где говорится о выражении «мелким бесом». Народная фантазия перенесла на мир чертей многие характеристики человеческого общества, разработав целую систему иерархических отношений, «чертовскую» табель о рангах, в соответствии с которой «чем мельче бес, тем услужливее и угодливее он должен вести себя».

 


     

Русские писатели при этом не забывают и о прямом значении этого оборота. Именно на него намекает II. В. Гоголь, совместивший прямое, и переносное значение в описании ,,чертовщины”: ,, Тут черт, подъехавши мелким бесом, подхватил [ведьму] под руку и пустился нашептывать на ухо то самое, что обыкновенно нашептывается всякому женскому роду” (,,Ночь перед Рождеством» ) Как видим, черту, чтобы обольстить ведьму, пришлось прикинуться бесом помельче. Судя по летописным миниатюрам, это вполне логично: ведь чем мельче бес, тем он беззаботнее в беспечнее, тем более падок на ,,гудьбу” [музыку] в бесовские пляски, которые так по сердцу ведьмам . Не учитывая языковых и литературных интерпретаций этого широко-употребительного оборота, невозможно понять и роман Ф. Сологуба «Мелкий бес».

 

  Словарь со всей очевидностью показывает, насколько сильна была, да и  остается сегодня, вера русского человека в мир нежити. Как подробно о красочно представлен этот мир в крестьянском сознании, сколь важное место отведено ему в устном традиционном творчестве и обрядовой практике ваших предков. Сколь велика сила традиции, если и сегодня все еще бытуют эти представления и можно услышать и записать немало быличек, страшных историй, анекдотов про нечистиков всех мастей и видов.

    

Н.С.Лесков, В.И.Даль Влияние славянской мифологии на творчество писателей И.А.Гончаров, А.Блок
А.И.Бунин, М.Зощенко Мифология и литература