Оглавление
3. Круг общения
3.1. Карамзин Николай Михайлович (1766-1826)
3.2. Чаадаев Петр Яковлевич (1794-1856)
3.3. Жуковский Василий Андреевич (1783-1852)
3.4. Вяземский Петр Андреевич (1792-1878)
3.5. Грибоедов Александр Сергеевич (1790-1829)
3.6. Плетнев Петр Александрович (1792-1865)
3.7. Державин Гавриил Романович (1743-1816)
3.8. Пущин Иван Иванович (1798-1859)
3.9. Дельвиг Антон Антонов (1798-1831)
3.10. Кюхельбекер Вильгельм Карлович (1797-1846)
3.11. Горчаков Александр Михайлович (1798-1883)
В истории не только русской, но и мировой литературы не было случая, чтобы поэт, писатель в своем творчестве так много места уделил школе, воспитавшей его, как Александр Пушкин – Лицею. Лицей – в его первых юношеских стихах, в посланиях друзьям, в романе в стихах «Евгений Онегин», в стихотворениях разных лет, посвященных лицейским годовщинам:
В те дни – во мгле дубравных сводов
Близ вод, текущих в тишине,
В углах лицейских переходов
Являться муза стала мне.
Моя студенческая келья,
Доселе чуждая веселья,
Вдруг озарилась! Муза вней
Открыла пир своих затей;
Простите, хладные науки!
Простите игры первых лет!
Я изменился, я поэт,
В душе моей едины звуки
Переливаются, живут,
В размеры сладкие бегут.
А.С.Пушкин. «Евгений Онегин».
Прообразом Царскосельского Лицея был Лицей греческий. Лицеем, или Ликеем, называлась одна из трех афинских гимназий, основанных в 335 году до нашей эры Аристотелем. Она была расположена неподалеку от храма Аполлона Ликейского в северо-восточном пригороде Афин – Ликее, в красивом живописном месте.
Подобно древней школе, пушкинский Лицей разместился в небольшом городке – Царском Селе, зеленом и нарядном, среди нескольких парков. "Прекрасные дубравы" позднее станут источником поэтического вдохновения Александра Пушкина и его друзей, неотъемлемой частью их шести летней жизни в Лицее.
В 25 километрах от Петербурга в живописной местности, издавна известной среди местных жителей как Saris hoff, что в переводе означает «возвышенное место», раскинулся один из самых знаменитых петербургских пригородов – город Пушкин. За свою почти трехсотлетнюю историю город сменил несколько названий.
До 1918 года город Пушкин назывался Царским Селом, затем – Детским Селом, которое в столетнюю годовщину гибели Пушкина переименовали в город Пушкин.
Об основании Царского Села рассказывают легенды. В начале XVIII века единственная дорога из Петербурга, минуя Пулковскую гору, поворачивала направо, шла вдоль огромного лесного массива и затем, резко повернув на юго-восток, пробиваясь сквозь дремучий лес, заканчивалась при въезде на бывшую шведскую мызу Saris hoff. Несмотря на то что, как мы уже говорили, перевод этого названия на русский язык означает всего лишь «возвышенное место», легенды возводят его к имени какой-то «госпожи Сарры» – по одной версии, или к «старой голландке Сарре» – по другой. Языковое созвучие шведского слова «Saris» с библейским именем Сарра выглядело уж очень очевидным. Легенды вовсе не грешат нелогичностью. В XVIII веке название царской резиденции и в самом деле писали не с буквы «Ц», а с литеры «С» – Сарское Село. Но так как для простого народа, утверждают легенды, это произношение было не очень привычным, то слово «Сарская» будто бы стали произносить: «Царское». К мифической Сарре Петр I якобы иногда заезжал угоститься свежим молоком.
В 1710 году Сарскую мызу на сухом возвышенном месте царь жалует А.Д. Меншикову, но через какое-то время передает ее во владение ливонской пленнице Марте Скавронской – будущей своей жене Екатерине Алексеевне. В отличие от Петергофа или Стрельны, Сарская мыза не превращается в официальную загородную резиденцию царя. Екатерина живет здесь простой помещицей в деревянном доме, окруженном хозяйственными постройками, огородами и садами. Временами, чаще всего неожиданно, сюда приезжает царь, любивший в этой уединенной усадьбе сменить парадные официальные застолья на шумные пирушки с близкими друзьями.
Только в 1718 году Екатерина начала строить первый небольшой каменный дом. Его проект выполнил архитектор И.Ф. Браунштейн. Если верить фольклору, этот загородный дом предназначался в подарок любимому супругу в ответ на преподнесенный Петром Екатерине загородный дворец в Екатерингофе. С первоначальным царскосельским дворцом связана одна сентиментальная легенда, записанная Штелиным. Приводим ее в пересказе И.Э. Грабаря.
«Угождение, какое сделал государь императрице, построив для нее Катерингоф, подало ей повод соответствовать ему взаимным угождением. Достойная и благодарная супруга сия хотела сделать ему неожиданное удовольствие и построить недалеко от Петербурга другой дворец. Она выбрала для сего высокое и весьма приятное место, в 25 верстах от столицы к югу, откуда можно было видеть Петербург со всеми окрестностями оного. Прежде была там одна небольшая деревенька, принадлежавшая ингерманландской дворянке Сарре и называвшаяся по ее имени Сариной мызою. Императрица приказала заложить там каменный увеселительный замок со всеми принадлежностями и садом. Сие строение производимо было столь тайно, что государь совсем о нем не ведал. Во время двухлетнего его отсутствия работали над оным с таким прилежанием и поспешностью, что в третий год все было совершенно отделано. Императрица предложила будто бы своему супругу по его приезде совершить прогулку в окрестностях города, обещая ему показать красивейшее место для постройки дворца, и привела его к возведенному уже дому со словами: „Вот то место, о котором я Вашему Величеству сказывала, и вот дом, который я построила для моего государя". Государь бросился обнимать ее и целовать ее руки. „Никогда Катенька моя меня не обманывала", – сказал он.
В 1743-1751 годах дворец претерпевает первую перестройку по проекту архитекторов А.В. Квасова и С.И. Чевакинского. Но уже к концу этой перестройки в процесс вмешивается величайший зодчий XVIII столетия Б.Ф. Растрелли. В 1752-1756 годах он практически заново перестраивает старый Царскосельский дворец. О впечатлении, производимом новым дворцом на современников, можно судить по преданию, записанному Павлом Свиньиным. «Когда императрица Елизавета приехала со своим двором и иностранными министрами осмотреть оконченный дворец, то всякий, пораженный великолепием его, спешил изъявить государыне свое удивление. Один французский посол маркиз де ла Шетарди не говорил ни слова. Императрица, заметив его молчание, хотела знать причину его равнодушия и получила в ответ, что он точно не находит здесь самой главной вещи – футляра на сию драгоценность».
В царствование Екатерины II дворец, из которого, как утверждают легенды, прорыты подземные ходы ко всем основным парковым павильонам, становится ее любимой загородной резиденцией. Однако серьезных изменений дворец уже не претерпевает. Более того, сохранилось предание об отказе государыни вторично золотить крышу Царскосельского дворца. В свое время на внутреннюю и наружную отделку дворца израсходовали более шести пудов золота. В народе про дворец рассказывали чудеса, уверяя, будто вся крыша его золотая. Карнизы, пилястры, кариатиды действительно позолотили. На ослепительно белой, луженого железа крыше стояла золоченая деревянная балюстрада, украшенная такими же деревянными золочеными фигурами и вазами. Но уже через несколько десятилетий позолота в значительной степени утратилась и требовала восстановления. После некоторых колебаний Екатерина отказалась от больших расходов, и позолоту частично закрасили, частично заменили бронзой. Но в народе сложилось предание, что не скупость государыни послужила тому причиной. Говорили, что ослепительный блеск золота в солнечную погоду не однажды вызывал панику и ложную тревогу. С криками «Пожар!» конные и пешие, светские и военные, опережая друг друга, спешили ко дворцу и затем, смущенные невольным обманом, расходились по домам и казармам. Потому-то, говорится в легенде, заботливая императрица и велела снять позолоту. Впрочем, по другой версии легенды, сама государыня, взглянув однажды на крышу дворца, пришла в ужас и едва не закричала: «Пожар!», да вовремя опомнилась. После этого курьеза будто бы и приказала императрица закрасить позолоту краской.
По другому преданию, только за право счистить остатки позолоты подрядчики предлагали «20000 червонных», но Екатерина будто бы гордо ответила, что не продает своих обносков, и велела все закрасить охрой. Позолоченным остался только купол дворцовой церкви.
Екатерининский дворец несколько раз подвергался опустошению. Дважды – в результате пожаров. Первый случился в 1820 году. По преданию, огонь удалось унять с помощью Святой иконы Божьей Матери, вынесенной из Знаменской церкви. Увидев икону, Александр I будто бы воскликнул: «Матерь Божия, спаси мой дом». Рассказывают, что в эту минуту переменился ветер и пожар удалось быстро прекратить. Второй пожар произошел в июне 1863 года. И на этот раз дворец будто бы снова спасла икона Божьей Матери. Ее, уже по указанию Александра II, вынесли из церкви и обнесли вокруг дворца. Пламя, еще мгновение назад не поддававшееся пожарным, говорят, тут же стало затихать.
Третий раз дворец подвергся разорению во время Великой Отечественной войны. Если верить фольклору, фашистские солдаты, оккупировавшие город Пушкин, однажды попытались снять даже позолоту с кровли дворца. Однако попытка провалилась. Каждый раз, едва на крыше дворца появлялись подозрительные фигуры, в дело вмешивались советские снайперы и точными выстрелами сбивали мародеров. Но сам дворец был разрушен и подвергнут варварскому разграблению. Возрождение дворца началось сразу по окончании войны и продолжается до сих пор.
Одновременно с Екатерининским дворцом возник, а затем рос и развивался Екатерининский парк. За долгие столетия дворец и парк слились настолько, что уже давно врозь не мыслятся. В 1720-х годах это единство было подчеркнуто прокладкой Эрмитажной аллеи, которая протянулась от центра паркового фасада дворца в глубину так называемого Старого сада, разбитого в голландском вкусе, и известного в обиходной речи как «Голландка». Старый сад делится надвое Рыбным каналом, прорытым в то же время. До Великой Отечественной войны по берегам Рыбного канала росли огромные ели и пихты, посаженные, если верить старым преданиям, самим Петром I. Во время фашистской оккупации их вырубили.
В центре парка был вырыт Большой пруд, в нем жили прекрасные белые лебеди. По осени лебеди не покидали Екатерининский парк. У них были подрезаны крылья. Рассказывают, что Александру I это так не понравилось, что он будто бы однажды пожурил садовника. «Когда им хорошо, – сказал император, – они сами здесь жить будут, а дурно – пусть летят куда хотят». Говорят, после этого на глади Большого пруда появились новые лебеди, с неподрезанными крыльями. Вскоре почти все они разлетелись. Их можно было увидеть в Павловске, Гатчине, в других местах. Но затем, ко всеобщему удивлению, лебеди вновь вернулись в Царское Село.
Екатерининский парк со своими строго расчерченными и бережно ухоженными дорожками и аллеями в представлении Екатерины II олицетворял государственный порядок, которым так гордилась императрица. Она подчеркивала это при каждом удобном случае. Рассказывают о курьезе, происшедшем с известным любителем музыки бароном А.И. Черкасовым. В Екатерининском дворце ему выделили комнаты, куда он мог приезжать в любое время. Однажды ему почему-то помешали ветви деревьев перед его окнами. Он приказал их срубить. Екатерине это не понравилось, и она решила найти способ досадить барону. Придя однажды в отсутствие барона в его покои, она разбросала и перемешала все ноты, которые у Черкасова всегда находились в порядке. А затем, увидев раздосадованного и разгневанного Черкасова, как можно мягче проговорила: «Теперь вы понимаете, что досадно видеть беспорядок в любимых вещах, и научитесь быть осмотрительнее».
Сохранилась еще одна легенда о болезненной любви Екатерины к порядку. Недалеко от Большого пруда находится так называемое Розовое поле. Это обширный зеленый луг, обрамленный роскошными кустами роз. Как-то прогуливаясь по парку, императрица обратила внимание на великолепную белую розу и решила подарить ее своему любимому внуку Александру. Но было уже поздно, и, чтобы за ночь розу не срезали, она приказала выставить у куста часового. А наутро совсем забыла о своем вчерашнем намерении. А часовой стоял. Затем его сменил другой... третий... четвертый гвардеец. Не зная о планах императрицы и боясь совершить непоправимую ошибку, командир караула учредил у розового куста постоянный караульный пост. Говорят, этот пост просуществовал вплоть до воцарения императора Николая I, который и отменил его за ненадобностью. По другим легендам, узнав о происхождении поста, Николай перевел его в другое место, к Орловским воротам, и повелел, «чтобы часовой по-прежнему, в память Великой бабки его, основоположницы лихих лейб-гусар, всегда назначался от этого полка».
Екатерининский парк богато украшен беломраморными скульптурами, особенно впечатляюще выглядящим и на фоне темно-зеленых древесных крон.
При Екатерине II Царское Село превращается в загородную императорскую резиденцию. Вместо «Деревни царя», как называли его при Петре I, Царское стали называть «Дворцовым городом», «Петербургом в миниатюре» или «Русским Версалем». В непосредственной близости с Царским Селом Екатерина II решила построить новый городок и жить там со своим двором, устроив там, как она говорила, «Русский Версаль». Теперь этот городок известен как один из районов города Пушкина – София.
Сразу после открытия в Царском Селе Александровского лицея в аристократических салонах питерские остроумцы заговорили о «Городе Лицее на 59 градусе северной широты».
Но одно из самых распространенных названий современного города Пушкина – это «Город муз». В самом деле, на протяжении нескольких столетий в Царском Селе, а затем в Пушкине жили и работали многие выдающиеся представители русской литературы. Не говоря уже о самом Пушкине, заметный след в истории города оставили историк Николай Карамзин и философ Петр Чаадаев, писатели Алексей Толстой и Вячеслав Шишков, поэты Анна Ахматова, Сергей Есенин, Иннокентий Анненский, Николай Гумилев, Татьяна Гнедич и многие другие известные поэты и писатели.
Создание Лицея было неразрывно связано с широкими планами государственного преобразования России в начале царствования Императора Александра I. Пушкинская строка "... дней Александровых прекрасное начало" доносит до нас атмосферу необыкновенного общественного подъема тех лет.
Наряду с существовавшими гимназиями и университетами, появляется проект открытия еще одного заведения – особой школы, в которой за более короткий срок учащиеся получали бы образование, приравненное к университетскому. Это должна была быть школа нового типа, "соединяющая в себе несравненно более видов, чем все наши университеты", – писал М.М. Сперанский. Ему и принадлежала идея создания этого учебного заведения.
Вновь созданное учебное заведение ставило своей целью "образование юношества особенно предназначенного к важнейшим частям службы государственной". Во всех "правах и преимуществах своих Лицей совершенно равнялся с российскими университетами"; "император оказывал новому учебному заведению особое покровительство". За шесть лет, определенных для учебы, нужно было овладеть "предметами учения, важным частям государственной службы приличными и для благовоспитанного юноши необходимо нужными".
В Лицей принимали не только по предъявлению свидетельства о дворянском происхождении, но и по предварительному испытанию- вступительным экзаменам.
В начальный период обучения, согласно уставу Лицея, большое внимание уделялось изучению словесности русской, но особенно иностранной, а также наукам историческим; на старших – естественнонаучным дисциплинам. Знакомство с лицейским уставом позволяет заметить преобладание в учебной программе гуманитарных дисциплин. По мнению авторов проекта, многообразие учебных дисциплин позволяло подготовить воспитанника к дальнейшей службе, которую он мог избрать по своему вкусу, будь то военная или гражданская. По окончании Лицея выпускники, с учетом успеваемости, поступали на гражданскую службу с чинами от XIV до IX классов, в военную – на таком же положении, как и воспитанники Пажеского корпуса. Для нового учебного заведения был отведен 4-этажный флигель Екатерининского дворца, построенный в конце XVIII века архитектором И.В. Нееловым. Первоначально флигель, соединенный с дворцом перекинутой через улицу галереей, предназначался для внуков Екатерины II. Когда же местопребывание Лицея было выбрано Царское Село, молодой и талантливый архитектор В.П. Стасов получил задание подготовить здание под нужды учебного заведения. На должность директора Лицея, который по уставу "сверх примерной жизни, должен иметь обширные познания в науках и языках, в Лицее преподаваемых" был назначен чиновник архива коллегии Иностранных дел Василий Федорович Малиновский.
Малиновский решал не только организационные вопросы, его волновал и педагогический штат Лицея. В подборе наставников нельзя было ошибиться: ведь Лицей – особое учебное заведение, ему покровительствует сам император. Нравственные качества преподавателей, их знание предмета, умение довести полезные сведения до воспитанников, наличие печатных трудов – все это принималось во внимание. Директор сумел сделать правильный выбор, пригласив не только опытных педагогов – Давида де Будри, Н.Ф. Кошанского, но и молодых – Я.И. Карцова, А.П. Куницына, И.К. Кайданова, для которых Лицей становится делом всей жизни.
Наконец все было подготовлено к открытию. Тридцать мальчиков, справившись с первым серьезным испытанием – экзаменами, стали воспитанниками Лицея. Среди тридцати – те, чьи имена впоследствии войдут в историю России: поэт и журналист Антон Дельвиг, дипломат, канцлер Александр Горчаков, поэт и декабрист Вильгельм Кюхельбекер, декабрист Иван Пущин, поэт Александр Пушкин. Лицей – это мир юности Пушкина, это место рождения его поэтического таланта, это место рождения той большой дружбы, воспоминания о которой не могли стереть ни время, ни испытания.
Принятый в Лицее режим дня был тщательно продуман: ранний подъем, повторение уроков, учебные занятия, время для отдыха, прогулки, обязательные гимнастические упражнения, летом – купание, зимой, "окрылив ноги железом", по выражению А.Пушкина, катание на коньках. Одиннадцатимесячный учебный год прерывался на каникулы лишь в июле, но даже в каникулы воспитанники оставались в Царском Селе. Родным разрешалось посещать Лицей в праздничные и воскресные дни. Строгий надзор гувернеров не мешал "избранным сынам дворянства", как называл их Куницын, шалить, проказничать, и тогда в журнале поведения появлялись такие записи: "Малиновский, Пущин и Илличевский оставили без ужина за то, что во время прогулки по саду поссорились с Пушкиным и под видом шутки толкали его и били по спине прутом". В Лицее и наказывали не так, как в военных заведениях или частных пансионах. Здесь не пороли, не подвергали физическому унижению: провинившегося оставляли одного, чтобы он мог подумать о своем проступке, либо он занимал самое последнее место за обеденным столом.
Оторванные от своих родных, привычного образа жизни, лицейские воспитанники скоро "сжились, свыклись. Образовалась товарищеская семья, в этой семье – свои кружки; в этих кружках начали обозначаться больше или меньше, личности каждого", – вспоминает Иван Пущин. Спокойную, размеренную жизнь нарушили грозные события 1812 года. Мимо Лицея по старинной Садовой улице почти ежедневно шли войска. "... Мы всегда были тут, при их появлении, выходили даже во время классов, напутствовали воинов сердечною молитвою, обнимались с родными и знакомыми; усатые гренадеры из рядов благословляли нас крестом", – писал в своих воспоминаниях Иван Пущин. Трудно было вернуться к спокойной учебной жизни, прилежно и старательно заниматься. И Лицей не обошло печальное событие: в марте 1814 года умер директор Василий Федорович Малиновский. Его любили все. Он никогда не кричал, не бранил, не наказывал. Он всегда умел найти нужные и правильные слова, чтобы объяснить провинившемуся его проступок. Малиновский относился к мальчикам, как к членам своей семьи, не делая никаких различий, порой даже был излишне строг к сыну Ивану.
При переходе с младшего курса на старший, согласно уставу Лицея должны были проходить переводные экзамены. Война 1812 года, смерть директора, безначалие... Все эти события помешали провести экзамены в срок. Лишь зимой 1815 года в Лицее вновь соберутся гости, родные, знакомые на публичные испытания воспитанников. Экзамены станут значительным событием их жизни, а для Александра Пушкина – первым публичным поэтическим успехом. В присутствии маститого поэта – Державина Г.Р. Пушкин читает свои "Воспоминания в Царском Селе".
Страницы героического прошлого России, недавние события оживали в поэтических строках юного поэта. "Читал Пушкин с большим оживлением. Слушая знакомые стихи мороз по коже пробегал у меня. Когда же патриарх наших певцов в восторге, со слезами на глазах бросился целовать его... мы все под каким-то неведомым влиянием, благоговейно молчали", – напишет в своих поздних записках Пущин, как бы снова переживая события юности.
В Лицее писал стихи не только Пушкин. Уже с первых дней жизни вместе с воспитанниками жила поэзия, увлечение стихосложением было всеобщим. Издавались лицейские рукописные журналы, а стихи и прозу Алексея Илличевского, Антона Дельвига, Вильгельма Кюхельбекера, Ивана Пущина можно было прочитать на страницах ведущих литературных журналов того времени. Сама обстановка Царского Села с его памятниками недавней старины, дворец, поражающий роскошью и великолепием, прекрасные парки, дышащие поэзией античного мира, заповедные уголки с серебристыми ивами, тенистые аллеи, прозрачная гладь Большого озера, пишущие преподаватели и директор – все это соединялось и создавало исключительно благоприятную поэтическую обстановку.
Сколько раз мечтали воспитанники о дне окончания Лицея, строили планы на будущую жизнь, считая себя взрослыми, но как-то незаметно приблизилось время выпускных экзаменов. В мае 1817 года в "Санкт-Петербургских ведомостях" было помещено сообщение о предстоящих испытаниях и расписание для родителей и гостей.
...Осталось позади шесть лет учебы. Каждый из первых 29 выпускников сделал свой выбор между военной и гражданской службой. Широкое общее образование, которым был так недоволен Модест Корф, считая его "поверхностным", "энциклопедическим", называя его "блестящем всезнанием", позволило выпускникам поступить на службу в Министерство просвещения, Министерство финансов, Министерство юстиции, в Государственную канцелярию, в Коллегию иностранных дел, на военную службу и даже во флот.
После первого выпуска Лицей в Царском Селе просуществовал до 1843 года, затем он был переведен в Петербург и стал называться Александровским.
Среди самых знаменательных и важных для Пушкина знакомств, приобретенных в лицейские годы, было его знакомство с видным русским историком и писателем, основоположником целого направления в русской литературе – сентиментализма, автором хрестоматийной известной всем школьникам повести «Бедная Лиза», Николаем Михайловичем Карамзиным, жившим в то время в Царском Селе.
Однако в России Карамзин более всего известен как историк. В 1803 году по собственному прошению он получил звание придворного историографа, потому что, как сам об этом писал к министру народного просвещения, хотел «сочинять Русскую историю, которая с некоторого времени занимает всю душу». В 1816 году Карамзин закончил работу над «Историей государства российского», книга через два года увидела свет, поразив буквально всю читающую Россию. Как единодушно отмечали современники, своей «Историей» он изменил представление русских людей о своей родине, пробудил интерес к истории отечества. Он стал, по выражению Пушкина, «первым нашим историком и последним летописцем».
В последние годы жизни Карамзина его отношения с Пушкиным несколько охладели. Мы знаем, сколь категоричен Пушкин в оценках монархических идей Карамзина, проповедуемых в своей «Истории». У Пушкина это выразилось в эпиграмме, адресованной историку:
В его «Истории» изящность, простота
Доказывают нам без всякого пристрастья
Необходимость самовластья
И прелести кнута.
В 1816 году в доме Карамзина Пушкин познакомился с другим знаменитым царскоселом, сыгравшим исключительно важную роль в формировании мировоззрения поэта. Это был «Прекрасный Чаадаев», как называли его в литературных салонах обеих столиц. В Царском Селе после возвращения из Франции квартировал лейб-гвардии гусарский полк, где он служил. В конце 1820 года Чаадаев, которому все без исключения прочили самое блестящее будущее, вплоть до звания личного адъютанта Александра I, неожиданно подал в отставку. Столь же неожиданно отставка была принята. По этому поводу в Петербурге ходило бесчисленное количество легенд.
После выхода в отставку Чаадаев совершил длительное путешествие по Европе, результатом которого стали знаменитые «Философические письма», в них он весьма критически отозвался о духовном выборе России. «Мы живем одним настоящим в самых тесных его пределах, без прошедшего и будущего, среди мертвого застоя», – писал он. В 1836 году, за публикацию одного из своих писем, Чаадаева официально объявили сумасшедшим.
Дружбу с Чаадаевым Пушкин называл «счастьем», высоко ценил его, сравнивая с великими деятелями античности – Брутом и Периклом. Широко известно его стихотворение «К Чаадаеву»:
Пока свободою горим,
Пока сердца для чести живы,
Мой друг, отчизне посвятим
Души прекрасные порывы!
Товарищ, верь: взойдет она,
Звезда пленительного счастья,
Россия вспрянет ото сна,
И на обломках самовластья
Напишут наши имена!
Дружба с Жуковским сыграла огромную роль в жизни и творчестве Пушкина. Они сблизились летом 1815 года, когда Жуковский навестил Пушкина в Лицее. Жуковский был тогда в зените славы: лицеисты декламировали наизусть его "Певца во стане русских воинов". Молодой, но уже знаменитый писатель и переводчик сразу понял размах дарования юного лицеиста. "Милое, живое творенье, – писал он Вяземскому о Пушкине, – это надежда нашей словесности... Нам всем надо соединиться, чтобы помочь вырасти этому будущему гиганту, который всех нас перерастет".
Пушкин посвятил Василию Андреевичу ряд стихотворений и в одном из них – "К портрету Жуковского"– предсказал ему бессмертие:
Его стихов пленительная сладость
Пройдет веков завистливую даль,
И, внемля им, вздохнет о славе младость,
Утешится безмолвная печаль
И резвая задумается радость.
Действительно, лучшие стихи Жуковского живут и сегодня.
Судьба свои дары явить желала в нем,
В счастливом баловне соединив ошибкой
Богатство, знатный род с возвышенным умом
И простодушие с язвительной улыбкой.
Так писал Пушкин о Вяземском в 1820 году. Они познакомились в 1816 году в Царском Селе и сразу подружились. Сближало их и насмешливо-независимое отношение к авторитетам и стремление создать новую литературу и сходство вкусов.
Переписка Пушкина с Вяземским дает яркое представление об их дружбе: это нескончаемый диалог очень умных людей, в котором обсуждаются все новости литературы и политики, все важнейшие вопросы времени. "Часто не соглашаешься с его мыслями, но они заставляют мыслить",- писал о Вяземском Пушкин.
Пушкин увековечил его имя, взяв эпиграфом к первой главе "Онегина" строку из стихотворения Вяземского "Первый снег": "и жить торопится, и чувствовать спешит".
"Я познакомился с Грибоедовым в 1817 году, – писал Пушкин в "Путешествии в Арзрум". – Его меланхолический характер, его озлобленный ум, его добродушие, самые слабости и пороки, неизбежные спутники человечества, – все в нем было необыкновенно привлекательно". В 1817 году Грибоедов определился в Коллегию иностранных дел, летом того же года сюда поступил по окончании Лицея и Пушкин. Встречались они у общих знакомых и в петербургских литературных кругах. По словам современника, "Пушкин с первой встречи с Грибоедовым по достоинству оценил его светлый ум и дарования".
Поэт и литературный критик, с 1832 года профессор российской словесности Петербургского университета, позднее ректор.
Пушкин познакомился с Плетневым до своей ссылки на юг. Первая их встреча произошла в 1816 году в доме родителей поэта. В 1817-1820 годах они постоянно виделись на литературных "субботах" у В.А.Жуковского и в обществе А.А.Дельвига и В.К.Кюхельбекера. Сближение, однако, произошло не сразу.
Несколько позже Плетнев берет на себя хлопоты по изданию сочинений Пушкина. При его участии были напечатаны первая глава "Онегина" и "Стихотворения Александра Пушкина" (1826).
По возвращении Пушкина из ссылки в Петербург (лето 1827) Плетнев становится одним из ближайших его друзей. При деятельном его участии изданы отдельные главы "Онегина", "Граф Нулин", "Полтава", "Борис Годунов", "Повести Белкина" и другие.
Свой любимый роман в стихах "Евгений Онегин" поэт посвятил Плетневу:
Прими собранье пестрых глав,
Полусмешных, полупечальных,
Простонародных, идеальных,
Небрежный плод моих забав,
Бессонниц, легких вдохновений,
Незрелых и увядших лет,
Ума холодных наблюдений
И сердца горестных замет.
Плетневу принадлежат мемуарные рассказы о Пушкине, любовь к которому он сохранил до самой смерти.
В январе 1815 года в Царскосельском лицее состоялись переводные экзамены из младшего класса в старший. В присутствии Державина читались его стихи; он слушал с живостью необыкновенной. Пушкин читал стихотворение "Воспоминания в Царском Селе", стоя в двух шагах от маститого поэта. "Я не в силах описать состояние души моей, вспоминал позднее Пушкин.- Когда дошел я до стиха, где упоминаю имя Державина, голос мой отрочески зазвенел, а сердце забилось с упоительным восторгом".
Позднее Пушкин дважды вспомнил эту знаменательную встречу. В послании "К Жуковскому" (1816):
... И славный старец наш, царей певец избранный,
Крылатым гением и грацией венчанный,
В слезах обнял меня дрожащею рукой
И счастье мне предрек, незнаемое мной.
Один из ближайших лицейских друзей Пушкина, его "первый" и "бесценный" друг. В табелях об успехах аттестуется: "В российском и латинском языках – превосходные успехи и более тверды, нежели блистательны; редкого прилежания, счастливых дарований". В отзыве весьма скупого на оценки М.А.Корфа: "Со светлым умом, чистой душой, с самыми благородными намерениями, он был в Лицее любимцем всех товарищей". Подружился Пушкин с Пущиным еще до вступительных экзаменов, и эта дружба была неизменной до кончины великого поэта.
Свою любовь и преданность другу поэт высказал в ряде стихотворений: "К. ", "Воспоминание", "Вот здесь лежит больной студент..." и "В альбом Пущину" – накануне окончания Лицея:
Ты вспомни быстрые минуты первых дней,
Неволю мирную, шесть лет соединенья,
Печали, радости, мечты души твоей,
Размолвки дружества и сладость примиренья...
По окончании Лицея Пущин определился в гвардейскую Конную артиллерию, а в 1823 году перешел на гражданскую службу в Московский надворный суд, где занял скромное место судьи. Он энергично боролся со взяточничеством и несправедливостью и, по словам современника, был "первым честным человеком, который сидел когда-либо в русской казенной палате".
Друзьям больше не суждено было встретиться. Декабрьское восстание 1825 года разлучило их. За участие в нем декабрист Пущин был сослан на каторгу в Сибирь. Через год до Пущина дошло проникновенное стихотворение Пушкина "Мой первый друг, мой друг бесценный...", адресованное изгнаннику:
Молю святое провиденье:
Да голос мой душе твоей
Дарует то же утешенье,
Да озарит он заточенье
Лучом лицейских ясных дней!
"Никто на свете не был мне ближе Дельвига", – писал Пушкин П.А.Плетневу, потрясенный известием о ранней смерти своего лицейского друга, и несколько позже: "Помимо его прекрасного таланта, это была отлично устроенная голова и душа склада необычного. Он был лучший из нас".
Дельвиг стал писать стихи очень рано и первым из лицеистов стал печататься. Ему же принадлежит и первый печатный отзыв о Пушкине, тогда еще неизвестном читающей публике.
Пушкин! Он и в лесах не укроется:
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.
В годы ссылки Пушкина они поддерживали переписку как личного, так и литературного характера. Радостным был приезд Дельвига в Михайловское в апреле 1825 года.
Когда постиг меня судьбины гнев,
Для всех чужой, как сирота бездомный,
Под бурею главой поник я томной
И ждал тебя, вещун пермесских дев,
И ты пришел, сын лени вдохновенный,
О Дельвиг мой: твой голос пробудил
Сердечный жар, так долго усыпленный,
И бодро я судьбу благословил.
Встречи Пушкина с Дельвигом возобновляются летом 1827 года. Петербургский салон Дельвига был одним из культурных центров столицы, и Пушкин посещал его ежедневно. Его завсегдатаями были друзья хозяина П.А.Плетнев, А.Мицкевич, П.А.Вяземский, В.А.Жуковский, О.М.Сомов, М.И.Глинка, М.Л.Яковлев, музыканты и актеры.
Стихотворение "К другу стихотворцу", которым дебютировал молодой Пушкин в печати (1814), как считают, обращено к его лицейскому товарищу и поэту Кюхельбекеру.
Арист, не тот поэт, кто рифмы плесть умеет
И, перьями скрыпя, бумаги не жалеет.
Хорошие стихи не так легко писать,
Как Витгенштеину французов побеждать.
"Он был, – по словам его однокурсника М.А.Корфа,- предметом наших неистощимых насмешек в Лицее за свои странности, неловкости и смешную оригинальность. С эксцентрическим умом, с пылкими страстями, с не обузданной ничем вспыльчивостью, он всегда был готов на всякие курьезные проделки...".
Несмотря на все это, Пушкина связывала с Кюхельбекером долголетняя дружба. Он ценил в Кюхле его любовь к поэзии, литературный вкус и эрудицию.
Будучи членом Северного общества, Кюхельбекер принимал деятельное участие в событиях на Сенатской площади 14 декабря 1825 года. Был заключен в Петропавловскую крепость, а потом отправлен на поселение в Сибирь. Случайная встреча поэтов произошла в октябре 1827 года возле Боровичей. Друзья "кинулись друг другу в объятия".
Кому ж из нас под старость день Лицея
Торжествовать придется одному?
Несчастный друг! средь новых поколений
Докучный гость и лишний, и чужой,
Он вспоминает нас и дни соединений,
Закрыв глаза дрожащею рукой...
Эти стихи, приуроченные к лицейской годовщине 1825 года, написаны поэтом в Михайловском. Последним лицеистом прославленного первого выпуска оказался князь Горчаков, умерший в феврале 1883 года. Он был одним из первых учеников в Царскосельском лицее и несомненно привлекал Пушкина своими незаурядными способностями, но к числу ближайших товарищей его не принадлежал.
У Горчакова блестяще складывалась служебная карьера. По окончании Лицея он был определен в Коллегию иностранных дел. Позднее стал министром иностранных дел и государственным канцлером. "Счастливцем с первых дней" назвал его Пушкин. Однако успешная карьера Горчакова не была "усеяна розами", как это представлялось современникам и потомкам. Были и свои взлеты и падения из-за несогласия с министром иностранных дел К.В.Нессельроде – сторонником реакционного курса России. Образованный, талантливый и умный Горчаков оставил заметный след в истории русской дипломатии своего времени.
Сколь значимое место принадлежит Царскосельскому лицею в истории XIX столетия, можно судить по именам лицеистов первого, пушкинского, выпуска, оставивших неизгладимый след в литературе, науке, политике и общественной жизни России.
Есть старое лицейское предание, что еще при Энгельгардте был возле Лицея поставлен дерновый памятник кубической формы с белой мраморной доской: на доске золотыми буквами вырезана была надпись Genio loci – т. е. гению-хранителю. Имя Пушкина как-то само собой приурочилось потом к этому местному памятнику, и царскосельские лицеисты окружали свой палладиум благоговением.
Гуманность Пушкина была явлением высшего порядка: она не дразнила воображения картинами нищеты и страдания, и туманом слез не заволакивала сознания: ее источник был не в мягкосердечии, а в понимании и чувстве справедливости. И гуманность была, конечно, врожденной чертой избранной натуры Пушкина. Но, может быть, ее развитию содействовала и обстановка его юности: Лицей, на который падали лучи царской ласки и где Пушкин видел немало снисхождения и к себе, и к своим товарищам.
1. Анненский И. Пушкин и Царское Село. СПб.: "Парфенон", 1921.
2. Грот Я. К. Пушкин, его лицейские товарищи и наставники. Статьи и материалы, 2 изд. – СПб., 1899.
3. Егоров А.Д. Императорский Александровский (бывш. Царскосельский) лицей: В 3 ч. – Иваново, 1995.
4. Кобеко Д. Ф. Императорский Царскосельский лицей: Наставники и питомцы, 1811–1843. – СПб., 1911.
5. Павлова С.В. Императорский Александровский (бывший Царскосельский) лицей. – СПб., 2002.
6. Руденская С.Д. Царскосельский – Александровский лицей. 1811 – 1817. – СПб., 1999.
7. Синдаловский Н.А. Пушкинский круг. Легенды и лифы. – М.: ЗАО Центрполиграф, 2008.