Этот случай окончательно может доконать человека.
Василия Тарасовича Растопыркина -- Васю Растопыркина, этого чистого
пролетария, беспартийного черт знает с какого года -- выкинули с
трамвайной
площадки,
Больше того -- мордой его трахнули об трамвайную медную полустойку. Он
был ухватившись за нее двумя руками и головой и долго не отцеплялся. А
его
милиция и обер-стрелочник стягивали.
Стягивали его вниз по просьбе мещански настроенных пассажиров.
Конечно, слов нет, одет был Василий Тарасович не во фраке. Ему, знаете,
нету времени фраки и манжетки на грудь надевать. Он, может, в пять
часов
шабашит и сразу домой прет. Он, может, маляр. Он, может, действительно
как
собпка rpязный едет. Mожет, краски и другие предметы ему льются на
костюм
во время профессии. Может, он от этого морально устает и ходить пешком
ему трудно.
И не может он, ввиду скромной зарплаты, автомобиль себе нанимать для
разъездов и приездов. Ему автомобили -- не по карману. Ему бы на трамвае
проехаться -- и то хлеб.
Ой, до чего дожили, до чего докатились!
А пошабашил Василий Тарасович в пять часов. В пять часов он пошабашил,
взял, конечно, на плечи стремянку и ведрышко с остатней краской и пошел себе
к дому.
Пошел себе к дому и думает:
"Цельный день, думает, лазию по стремянкам и разноцветную краску на
себя
напущаю и не могу идтить пешком. Дай, думает, сяду на трамвай, как
уставший
пролетарий".
Тут, конечно, останавливается перед ним трамвай No 6. Василий Тарасович
просит, конечно, одного пассажира подержать в руке ведрышко с остатней
краской, а сам,
конечно, становит на площадку стремянку.
Конечно, слов нет, стремянка не была сплошной чистоты -- не блестела. И
в ведрышко -- раз в нем краска -- нельзя свои польты окунать. И которая дама
сунула туда руку -- сама, дьявол ее задави, виновата. Не суй рук в чужие
предметы!
Но это все так, с этим мы не спорим: может, Василий Тарасович,
действительно
верно, не по закону поступил, что со стремянкой ехал. Речь не об этом.
Речь -- о костюме. Нэпманы, сидящие в трамвае, решительно взбунтовались как
раз именно насчет костюма.
-- То есть,-- говорят,-- не можно к нему прикоснуться, совершенно, то
есть,
отпечатки бывают.
Василий Тарасович резонно отвечает:
-- Очень, говорит, то есть понятно,-- раз масляная краска на олифе, то
отпечатки завсегда случаются. Было бы, говорит, смертельно удивительно, если
б без отпечатков.
Тут, конечно, одна нэпманша из кондукторов трезвонит, конечно, во все
звонки,
и вагон останавливается. Останавливает вагон и хамским голосом просит
сойти
Василия Тарасовича. Василий Тарасович говорит :
-- Трамвай для публики или публика для трамвая -- это же, говорит,
понимать
надо. А я, говорит, может, в пять часов шабашу. Может, я маляр?
Тут, конечно, происходит печальная сцена с милицией и
обер-стрелочником.
И кустаря-пролетария Василия Тарасовича Растопыркина сымают, как сукина
сына, с трамвайной площадки, мордой задевают о полустойку и высаживают. Со
стремянкой
уж и в вагоне проехаться нельзя! До чего докатились!
1927