Фамилию этого самородка и крестьянского поэта я в точности не запомнил.
Кажется -- Овчинников. А имя у него было простое -- Иван Филиппович.
Приходил Иван Филиппович ко мне три раза в неделю. Потом стал ходить
ежедневно.
Дела у него были ко мне несложные. Он тихим, как у таракана, голосом
читал свои крестьянские стишки и просил, по возможности скорей, пристроить
их по знакомству в
какой-нибудь журнал или газетку.
-- Хотя бы одну штуковину напечатали,-- говорил Иван Филиппович.--
Охота посмотреть, как это выглядит в печати.
Иногда Иван Филиппович присаживался на кровать и говорил, вздыхая:
-- К поэзии, дорогой товарищ, я имею склонность, прямо скажу,
сыздетства. Сыздетства чувствую красоту и природу... Бывало, другие ребята
хохочут, или рыбку удют, или в пятачок играют, а я увижу, например, бычка
или тучку и переживаю... Очень я эту красоту сильно понимал. Тучку понимал,
ветерок, бычка... Это все я, уважаемый товарищ, очень сильно
понимал.
Несмотря на понимание бычков и тучек, стишки у Ивана Филипповича были
весьма плохие. Надо бы хуже, да не бывает. Единственно подкупало в них
полное отсутствие всяких рифм.
-- С рифмами я стихотворения не пишу,-- признавался Иван Филиппович.--
Потому с рифмами с этими одна путаница выходит. И пишется меньше. А плата
все равно -- один черт, что с рифмой, что и без рифмы.
Первое время я честно ходил по редакциям и предлагал стишки, но после и
ходить бросил-- не брали...
Иван Филиппович приходил ко мне рано утром, садился на кровать и
спрашивал:
-- Ну как? Не берут?
-- Не берут, Иван Филиппович.
-- Чего же они говорят? Может, они, как бы сказать, в происхождении
моем
сомневаются? То пущай не сомневаются -- чистый крестьянин. Можете
редакторам так и сказать: от сохи, дескать. Потому кругом крестьянин. И дед
крестьянин, и отец, и которые
прадеды были -- все насквозь крестьяне. И женились Овчинниковы завсегда
на крестьянках. Ей-богу. Бывало, даже смех кругом стоит: "Да чего вы,
говорят,
Овчинниковы, все на крестьянках женитесь? Женитесь, говорят, на
дворянках..." -- "Нету, говорим, знаем, что делаем". Ей-богу, уважаемый
товарищ. Пущай не сомневаются...
-- Да не в том дело, Иван Филиппович. Так не берут. Не созвучно,
говорят, эпохе.
-- Ну это уж они тово,-- возмущался Иван Филиппович.-- Это-то не
созвучные стихотворения? Ну, это они объелись... Как это не созвучные, раз я
сыздетства природу чувствовал? И тучку понимал, бычка... За что же,
уважаемый товарищ, не берут-то? Пущай скажут. Нельзя же голословно
оскорблять личности! Пущай хотя одну штуковину возьмут.
Натиск поэта я стойко выдерживал два месяца.
Два месяца я, нервный и больной человек, отравленный газами в
германскую войну,
терпел нашествия Ивана Филипповича из уважения к его происхождению. Но
через два
месяца я стал сдавать.
И наконец, когда Иван Филиппович принес мне большую поэму или балладу,
черт ее разберет, я окончательно сдал.
-- Ага,-- сказал я,-- поэмку принесли?
-- Поэмку принес,- добродушно подтвердил Иван Филиппович,-- очень
сильная
поэмка вышла... Два дня писал... Как прорвало. Удержу нет...
-- С чего бы это?
-- Да уж не знаю, уважаемый товарищ. Творчество нашло. Пишешь и пишешь.
Руку будто кто водит за локоть. Вдохновенье...
-- Вдохновенье! -- сказал я.-- Стишки пишешь... Работать нужно,
товарищ,
вот что! Дать бы тебе камни на солнцепеке колоть, небось бы...
Иван Филиппович оживился и просиял:
-- Дайте,-- сказал он.-- Если есть, дайте. Прошу и умоляю. Потому до
крайности дошло. Второй год без работы пухну. Хотя бы какую работишку
найти...
-- То есть как? -- удивился я.-- А поэзия?
-- Какая поэзия,-- сказал Иван Филиппович тараканьим голосом.-- Жрать
надо... Поэзия!.. Не только поэзия, я, уважаемый товарищ, черт знает на что
могу пойти... Поэзия...
Иван Филиппович решительным тоном занял у меня трешку и ушел.
А через неделю я устроил Ивана Филипповича курьером в одну из редакций.
Стишки он писать бросил.
Нынче, хотя безработицы нету, ходит ко мне бывший делопроизводитель
табачной
фабрики -- поэт от станка. Он откровенно говорит: "Хочу, знаете, к
своему скромному канцелярскому заработку немножко подработать на этой самой
поэзии".
1924